О рекрутинге политических элит

О необходимости смены современной политической элиты не говорит только ленивый. Но если решение о такой смене действительно будет принято, то, естественно, встанет вопрос о том, как ее осуществить. Циркулирующие в общественном дискурсе предложения я бы охарактеризовал как романтическую демократию. Предлагаемая система рекрутинга соотносится с функционированием демократических институтов: выборность, зависимость исполнительной власти от представительной, независимость судов, устранение политической цензуры, сокращение политических назначенцев. Ловлю себя на мысли, что все это уже было. Весь это набор рекомендаций хорошо известен по опыту реформирования второй половины 1980-х гг. Тогда общество оказалось охвачено неким выборным синдромом. Что получили в итоге? Бурно расцвели клановые группировки, криминалитет чуть ли не открыто вводит своих назначенцев во власть, формируются механизмы этнического лоббирования. Для сравнения в 1986 г. представительство национальных меньшинств в ЦК КПСС составляло 24.7%, а уже в 1990 г. — 46%. В общем, иллюзии демократизации системы элитаристских ротаций тогда провалились. Сегодня предлагается эксперимент повторить. Но не окажутся ли последствия от этого экспериментирования еще более катастрофичными?

Политическая элита, в действительности, нигде и никогда не формировалась демократическим путем. Тезис о необходимости демократизации часто использовала контрэлита против существующей элитаристской группировки.

Формирование элит в реальности во все исторические имело нишевый, закрытый характер. Везде оно определялось наличием различных фильтрационных институтов. В европейские Средние века это были монашеские Ордена. На Востоке роль своеобразного политического фильтра принадлежала религиозным школам. В Новое время появляются различного рода политические клубы. Фильтрационные функции исторически принадлежали (и есть основания полагать, что по-прежнему принадлежат) институту масонства. Учитывая реальную дороговизну политических выборов, существует и определенный финансовый фильтр элитаристского отбора.

Для обнаружения скрытых за ширмой демократии истинных механизмов рекрутинга элит достаточно обратиться к опыту США. Фильтрационные институты элитаристского отбора – реальность американской политической жизни.

С одной стороны это родовые кланы. Два Буша, два Клинтона, ранее два Адамса, клан Кеннеди, клан Рузвельтов – все это достаточно плохо соотносится с классическим представлением о демократии.
Другой американский элитаристский фильтр представляют религиозные институты. Еще М. Вебер свидетельствовал об их регуляционной значимости в жизни американцев. Переезжая в любой город США, человек, который занимается публичной деятельностью, первым делом идет регистрироваться в существующую религиозную общину. Такая регистрация служит негласным общественным пропуском (фильтром). Без этого успех человека в публичной сфере невозможен.

Религиозная структура американского общества имеет, судя по официальным социологическим данным, следующее представительство: 51.3% — баптисты, 23.3% — католики, 16% — те, кто не разделяют взглядов никакой религии или придерживаются индивидуальных религиозных представлений, наконец, протестантские меньшинств – 7-8%. Однако конфессиональная принадлежность американских президентов совершенно не соотносится с указанными пропорциями. Львиная доля их за новейшую историю США представляет именно 7-8 % протестантского меньшинства. Гувер и Никсон – квакеры, Эйзенхауэр и Рейган – пресвитериане, Буш старший, Форд, Рузвельт – епископальная англиканская церковь, Джонсон – церковь Христа. Можно говорить об определенной тенденции. За последние пятьдесят лет известны три случая, когда вступая в активную политическую деятельность, будущий президент резко менял религиозную принадлежность, переходя из одной общины в другую – Эйзенхауэр, Рейган, Дж. Буш младший. Случайно ли? Судя по всем этим фактам, определенная роль религиозных общин США в формировании американской политической элиты является достаточно очевидной.

Третий фильтрационный институт США – это элитарные образовательные учреждения. Первую строчку в данном ряду занимает Йельский университет. Там, еще со студенческой парты, формируют американскую политическую элиту («правящий класс»). О какой демократии в данном случае может идти речь?

А как выглядят действующие механизмы рекрутинга правящего класса в России? Мы сделали попытку провести расчет коэффициента клановости (2009 г.). Клановые группировки в высшей российской власти определялись посредством анализа биографий представителей политической элиты. Обнаруживаемые групповые совпадения в анкетных данных позволяли сделать предположение о наличие структур соответствующих кланов. Показатель, превышающий 10 % кланового представительства, рассматривается как высокий. Применительно к постсоветскому периоду для определения политической элиты использовались данные рейтингов ста ведущих политиков России.

До трети – 33 % представителей политической элиты в современной России составляют лица, происхождение, или трудовая деятельность которых связаны с Петербургом (Ленинградом). Понятие «ленинградский клан» является на сегодня достаточно устойчивым в политологической литературе, и подтверждается в данном случае статистически.
Известным современным феноменом является широкое введение на уровень высшей власти бывших и действующих представителей органов безопасности и силовых правоохранительных структур. Их удельный вес в современной политической элите находится на беспрецедентно высоком уровне, превышая четверть всего истэблишмента – 27 %.
Еще более впечатляющим является рост представительства в высшей политической власти лиц, деятельность которых связывалась с банковскими структурами и крупным бизнесом. Уже к 2000 г. она составляло более трети состава российского правящего класса. На сегодня этот показатель и вовсе достиг 50 % всего истэблишмента. Несмотря на реляции о победе над олигархическим капитализмом образца 1990-х гг., подлинный облик власти позволяет констатировать прямо противоположную тенденцию. Финансовая олигархия составляет сегодня реальность современного функционирования и кооптирования российской власти.

Проверка проведенных расчетов была проведена по персоналиям представителей Законодательного собрания. Целесообразность такой проверки определялась двумя соображениями: во-первых, возрастала выборка – до 620 человек; во-вторых, речь шла об органе, формируемом демократическим путем – посредством выборов. Если клановые структуры в нем сохраняются, то рецептура выборности сама по себе не отменяет действия иных недемократических механизмов рекрутинга. Предположение наглядно подтвердилось. Петербургская группа составляет 12,9 %, а представителей органов госбезопасности – 12,3 % депутатов Законодательного собрания. Это меньше, чем среди ста ведущих политиков. Но такое уменьшение по мере снижения по пирамиде власти – прогнозируемо. Для сравнения, представителей вооруженных сил в Законодательном собрании – 6,9 %, что почти в два раза меньше, чем «гэбистов» и «мвдэшников». Характерно появление новой клановой группы – «бывшие спортсмены» — 5,8 %. На фоне провала России в олимпийском Ванкувере такое их представительство во власти, по меньшей мере, не оправданно. И особая позиция представителей банковских структур и крупного бизнеса – 47,9%. Цифры, полученные применительно к когорте ста ведущих политиков, на уровне Законодательного собрания фактически совпали. Сегодня циркулируют слухи о покупке депутатских мест в Государственной Думе, называются суммы… При том, что почти каждый второй депутат имеет отношение к банковской, или предпринимательской деятельности, то есть кооптируются в депутатский корпус люди, по меньшей мере, состоятельные данное обвинение звучит достаточно правдоподобно. Институт выборности, таким образом, сам по себе принципиально не влияет на модель элитаристского рекрутинга. Выборы сегодня достаточно управляемы. За ширмой их в современной России действуют ведомственные и земляческие кланы. Но главное, что определяет основной принцип рекрутинга элит в Российской Федерации – это деньги.

Речь, таким образом, должна вестись не о демократизации элитогенеза, а о создании фильтрационных институтов селекции элит в интересах России. Это должны быть институты ценностного типа. Они придут на смену ныне действующим фильтрам финансового профиля. В этой трансформации и заключается путь оздоровления российской государственной власти.