Аппаратному патриотизму народ не поверил

Левада-Центр сообщает, что доля российских граждан, идентифицирующих себя в качестве патриотов России по сравнению с началом 2000-х гг. уменьшилось с 77 до 69 %. Не ощущает себя патриотами 19 % респондентов – каждый пятый. Ввиду того, что под патриотизмом чаще всего понимается «любить свою страну» (59 % ответов), полученные цифры означают – каждый пятый россиянин признается в нелюбви к России. Ситуация критическая. Необходимо разобраться в силу чего она сложилась.

Проводимая долгие годы кампания по дезавуированию патриотической темы не могла не пройти бесследно. Давно ли слово патриот звучало как уничижительное понятие? Давно ли цитировались слова Самуэля Джонсона о патриотизме, как «последнем прибежище для негодяя»? Давно ли слово национал-патриот фактически приравнивалось к фашизму? А ежду тем, в активную жизнь вступило поколение, родившееся уже после распада СССР. Оно ментально сформировалось на учебниках дезавуирующих великие исторические свершения России, очернении российских побед прошлого в СМИ. Так что все закономерно.

Если патриотизм — это любовь к своей стране, то возникает, естественно, вопрос – а что такое страна? Есть три необходимых компонента для любой страны – территория, народ и государство. Патриотизм исторически выстраивался на их сакрализации. Использовалась символическая проекция большой семьи, где Земля позиционировалась как мать, Государство – небо – отец, Народ – сын. Сакрализованы ли все эти составляющие страновой идентичности сегодня? Сакральность территории утрачена. Сам факт возникновения новой России через акт территориального распада прежней государственности мало способствует сакрализации. О сакрализации народа – нет и речи. Принадлежность к народу в современной России – это коннотат неуспешности. Что до государства – тут позиция и вовсе злобная. Как заклинание повторяется о невозможности смешения любви к отечеству с любовью к государственному аппарату. Чиновников в России, собственно, никогда и не любили. Любили государство как идеал, праведное устройство. И этот идеальный критерий задавал соответствующую планку требований к властям.

Но есть в проблеме эрозии патриотизма и еще один ракурс – негативная реакция на развернувшуюся казенную пропаганду. «Верховный суверен» дал приказ заняться патриотическим воспитанием. И вот бывшие гонители патриотической темы в мгновение перестроились. Выстраивается система аппаратного патриотизма. Патриотизм сегодня оказался выгоден, как ниша очередных перераспределений финансовых потоков.

Для приватизации элите нужен был либерализм. Он в соответствии с этим интересом и стал знаменем элит в девяностые. Но далее перед элитой возникает новая задача – легитимизировать свое право владение приватизированной собственностью, отразить претензии со стороны внешних акторов глобальной мировой конкуренции. Объективно возникает потребность переориентации элиты с либеральных на патриотические рельсы. Это и происходит.

Исторически главной проверкой степени патриотичности народа и элит всегда выступала война. А если действительно завтра война? Может ли новый аппаратный патриотизм стать мобилизующим знаменем борьбы с врагом? Ответ очевиден.