«Необходимость самовластья и прелести кнута»: о современной модели властвования и исторических традициях России

«В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута», —

— саркастические слова поэта, адресованные к «Истории Государства Российского» Н.М.Карамзина могли бы в полной мере быть отнесены к современному дискурсу в отношении специфики российской высшей власти. Провозглашается, что исторически власть в России была имманентно автосубъектна и надзаконна. Надзаконность, в свою очередь, преподносится через единый знак равенства с неограниченностью. Проводятся соответствующие исторические параллели, из которых следует, что та модель властвования, которая утвердилась сегодня – цивилизационно идентична. Так ли это на самом деле?

Действительно в России регулирующего механизма юридического права в его западном смысле не сложилось. Но это не означает, что российская власть была неограниченной. Каковы же ограничители этой власти? Прежде всего, к ним относится идеократический характер российской государственности. Над президентом в современной России нет никого и ничего. Над царями же, как и генеральными секретарями был идеологический проект. Путин сегодня может принять любую идеологию. Ни цари, ни генеральные секретари этого сделать не могли.

Русская власть не может быть адекватно описана без ее высшего мировоззренческого уровня. При его исключении получается принципиально деформированный образ. Власть тогда предстает как самоценность, хотя таковой она не являлась. Из традиционной идеологической триады — православие – самодержавие – народность купируется первая составляющая — православие. Получилась взамен трехипостасной, бинарная модель — самодержавие – народность. Но это уже несколько иная форма, нежели той , которая исторически реализовывалась в России.

Автократия и идеократия, как и автократия и теократия, не тождественны друг. При автократиях над автократором нет никого, при теократиях над ним находится Бог, власть которого легитимизируется через религиозную традицию. Даже Иван IV совершенно не в автократическом смысле понимал собственную власть. В ответе А. Курбскому он пояснял, что Русская земля управляется: во-первых, Божественным Промыслом, во-вторых, представительством Богородицы, в-третьих, покровительством национальных святых, в-четвертых, традицией предков, и только в-пятых, великими государями. Царь не мог изменить традицию, почитаемую выше политической власти. Именно она освящала его самодержавный статус.

Переносимся в другую эпоху — XIX в. Сорок вторая статья Основных законов Российской империи определяла вероисповедальный принцип монархов: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель Правоверия и всякого в Церкви Святой благочестия». Неправославный император был бы попросту незаконен. Религия и идеология в данном случае выступали как раз ограничителями императорских произволов. Ограничитель, подчеркнем еще раз, был не формальным, юридическим сдерживателем, но конструктом мировоззренческо-ценностного порядка.

Феномен модифицируемого царистского культа в России – бесспорен. Но Россия знала и другой феномен – это образ царя-антихриста. Нигде, пожалуй, нельзя найти столько экстраполяций образа антихриста применительно к представителям царской власти, как в российской истории. Особенно много таких экстраполяций снискал Петр I, вошедший в сознание народа во многом как фигура антихристианская и инфернальная.

Без высшего ценностного пласта феномен автосубъектной власти бессмысленен. Именно в отсутствие смыслов и заключается принципиальное отличие автосубъектной власти Путина от автосубъектной власти российских самодержцев и представителей коммунистического руководства. Автосубъектность и в Российской империи и в СССР реализовывалась ни как самоцель, а как средство достижения определяемых на уровне идеологии или религии задач.

Еще одно наблюдение. Парадоксальным образом многие тезисы о глубинных исторических основаниях путинской властной модели совпадают с тезисами, аккумулированными Ричардом Пайпсом. Различие заключается в смене знака «–» в пайпсовской оценке на знак «+» в апологетических прорежимных интерпретациях, при общности концептуальных положений.

Самовольность при передаче власти преподносится в качестве одного из базовых признаков автосубъектности. Операция «наследник» предстает как имманентно русская проекция. Однако нечто подобное обнаруживается не только в одной России. Феномен самовольной передачи власти наследнику известен и в истории Римской империи, и в истории государств эллинского периода, и в истории мусульманских стран Ближнего Востока. Да и Западная Европа не всегда придерживалась культа закона. Да, Людовик XIV очень сожалел, что ему придется передать власть наследнику, которого он не желал видеть на престоле. Но были также в западноевропейском прошлом и многочисленные успешные попытки реализации государственных переворотов. Наполеон III пошел на узурпацию власти, не задумываясь, легитимно он в данном случае поступает или нет. Слова Н.С. Хрущева, сказанные в связи с делом валютчиков о том, что социализм выше законности, нельзя квалифицировать как специфически русскую формулу. Так, в 1797 г. во Франции во время разгона Совета пятисот, на возражения о незаконности, был дан ответ совершенно в хрущевской стилистике: «Сабля – это закон».

Насколько же исторически длительным был период самовольности передачи власти в России. При последовательном хронологическом анализе обнаруживается, что указанная модель вообще для русской истории не характерна. В эпоху древнерусской государственности действовал, как известно, механизм лествичной системы. Последние его рецидивы прослеживаются в XV веке. Иван Грозный действительно распоряжался высшей властью по своему произволу. Однако уже с конца, с XVI в. и весь XVII в. царь избирался на Земском соборе. В 1722 г. Петром I устанавливается акт завещания, который мог бы быть оценен как выражение автосубъектного принципа государственности. Но реально петровская модель не действовала. В процедуру избрания монарха вмешивался, в частности, Верховный тайный Совет, деятельность которого оценивается даже в качестве проекции конституционно-монархического устройства. С Павла I вплоть до ликвидации империи передача монаршей власти осуществлялась строго по букве закона о престолонаследии. Что же касается советского периода, то передача власти наследнику вообще ни разу не реализовывалась. Таким образом, на протяжении российской истории власть передавалась совершенно не автосубъектным способом.

Нельзя допустить, чтобы рассуждения о специфичности российского исторического пути перешли за грань, приводящую к тезису об аномальности России. Необходимо развести автократию и идеократию. Современное российское государство – автократично, историческая Россия была идеократичной.